Когда окна открылись полностью, Алан вскрикнул от изумления. Они, видимо, очутились в самом сердце Солнца. Почему их не ослепил ярчайший свет? Почему они не сгорели?

— Это невозможно! — прошептал Алан. — Нас бы уничтожило в один миг. Что это — какая-то иллюзия? Вы нас гипнотизируете?

— Помолчите, — сказал Огненный Шут, шарик черноты посреди невероятного света. — Объясню позже — если удастся заставить вас понять.

Притихшие, они отдались на волю танцующему сиянию.

Душа Алана словно впервые заполнилась, даже находиться здесь казалось естественным. Он чувствовал родство с пламенем. Он начал отождествлять себя с ним, пока не стал им.

Остановилось время.

Остановились мысли.

Осталась одна только жизнь.

Вновь нахлынула чернота. Откуда-то издалека он наблюдал, как трясли его неподвижное тело, как кто-то орал ему в ухо.

— …ты видел! Ты видел! Теперь ты знаешь. Теперь ты знаешь! Возвращайся — есть еще на что посмотреть!

Потрясенный, — кажется, снова в своем теле — он открыл глаза. Зрение еще не вернулось к нему, но он ощущал, что его держат за плечи, и знал, что Огненный Шут, возбужденный, — возможно, безумный — кричит где-то у него перед носом.

— Вот почему я называю себя Огненным Шутом. Я полон радости этого пламени жизни!

— Как? — хрипло, с трудом слетело с его губ.

Но руки Огненного Шута отпустили его плечи, и Алан услышал, как он кричит, обращаясь к Хэлен, и тоже встряхивает ее.

Теперь не могло быть страха, решил Алан. Хотя раньше его мог бы смутить неистовый рев Огненного Шута, сейчас он едва обращал на него внимание, зная, что слушать необязательно.

Что ему требовалось сейчас — так это объяснение.

— Как смогли мы увидеть такое и выжить? — выкрикнул он, на ощупь ухватившись и дернув за лохмотья Огненного Шута. — Как?

Он услышал, как забормотала Хэлен. Удовлетворенный, Огненный Шут отошел от нее, вырвавшись из рук Алана.

Алан встал и в темноте последовал за Огненным Шутом, снова дотронулся до него, чувствуя громадную силу этого человека.

Огненный Шут опять со смехом стряхнул его руку.

— Одну минутку, — прохохотал он. — Надо дать кораблю дальнейшие указания.

Алан услышал, как он подошел к пульту, как играл с кнопками и рычажками, услышал теперь уже знакомое завывание. Он ощупью вернулся к Хэлен. Она обняла его, плача.

— Что случилось?

— Ничего. Правда, ничего. Просто… эмоции, я думаю.

Зажегся свет.

Подбоченясь, Огненный Шут с усмешкой взирал на них.

— Вижу, вы вроде бы ошеломлены. Я надеялся свести вас с ума, но, очевидно, вы слишком зарылись в собственное узенькое «здравомыслие», чтоб оставалась надежда вам помочь. Это меня печалит.

— Вы обещали мне, что объясните, — неуверенно напомнил ему Алан.

— Если б вы смогли понять, сказал я, если помните. Я объясню немного. Я еще не готов рассказать вам обо всех причинах, по которым взял вас с собой. А теперь смотрите…

Он повернулся, нажал кнопку, и занавеска одного из окон ушла вверх; за ней виднелось обычное пространство, в котором полыхало Солнце — все еще рядом, но не в опасной близости.

— Мы на время вернулись в наше обычное состояние. Теперь вы видите Солнце, каким его увидел бы из этой области пространства любой путешественник. Что вы на этот счет думаете?

— Думаем? Я вас не понимаю.

— Это хорошо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Сколь важными кажутся вам теперь происходящие сейчас на Земле столкновения?

— Я не… — Он не мог подобрать слов. Столкновения по-прежнему оставались важными. Полагал ли Огненный Шут, что этот опыт, пусть и трансцендентальный, мог изменить его взгляд на земные опасности?

Огненный Шут нетерпеливо повернулся к Хэлен.

— А ваше стремление стать президентом Земли столь же сильно, как и прежде, мисс Картис?

Она кивнула.

— Это — видение или что-то еще — не имеет отношения к мирским заботам нашего общества, покуда они вас волнуют. Я по-прежнему хочу сделать в политике все, на что способна. Этот опыт ничего не изменил. Возможно, он пошел мне на пользу. В таком случае я смогу успешнее справляться с земными делами.

Огненный Шут фыркнул, но Алан чувствовал, что Хэлен никогда не говорила так самоуверенно, как сейчас.

— Мне все так же интересно, как вы этого добились, — настаивал Алан.

— Ну, ладно. Попросту говоря, мы вывели часть самих себя и часть корабля из обычного времени и колебались на его краю, неподвластные многим его законам.

— Но это невозможно. Ученые никогда…

— Если это невозможно, Алан Пауйс, это не могло бы произойти, а вы не смогли бы этого испытать. Что же касается ваших ученых, то они никогда не удосуживались проверить. Я открыл этот принцип после того, как побывал в одном происшествии, в результате которого едва не погиб и который определенно повлиял на мое мышление. Солнце почти убило меня, вдумайтесь. Но я не затаил на него злобы. Вы, я и корабль существовали в своего рода застывшем времени. «Мозг» корабельного компьютера сработан по моим указаниям, не имеющим смысла для закоснелых земных ученых, но мне они годятся, потому что я — Огненный Шут! Таких, как я, больше нет, ибо я выжил в огне. И огонь дал жизнь моему разуму, вдохновению, знанию! — Он показал рукой на уменьшавшееся теперь позади них Солнце. — Это огонь породил Землю и дал жизнь ее обитателям. Поклоняйтесь ему — поклоняйтесь благодарно, ведь без него вы не смогли бы и не стали существовать. Вот истина — возможно, все истины вместе. Он пылает, живой, он существует; самодостаточный, не заботящийся, почему, ибо почему — вопрос, на который не надо — невозможно — отвечать. Мы — глупцы, коли задаемся им.

— В таком случае вы отказываете человеку в разуме? — твердо спросил Алан. — Именно к этому ведет логика ваших рассуждений. Разве следовало нам оставаться в пещерах, не пользуясь мозгами, которые, — он пожал плечами, — дало Солнце, если хотите? Не пользуясь большой частью самих себя — частью, ставящей нас выше животных, позволившей нам, слабым, жить в мире сильных и свирепых, размышлять, строить, задумывать? Вы говорите, что мы должны довольствоваться простым существованием — а я говорю, что мы должны думать. И если наше существование бессмысленно, то наши мысли могут, со временем, дать ему смысл.

Огненный Шут покачал своей разукрашенной головой.

— Я знал, что вы не поймете, — сказал он печально.

— Меж нами невозможно общение, — сказал Алан. — Я в здравом уме, вы безумны.

Огненного Шута впервые, кажется, задело сказанное Аланом. Тихо, без обычного жара, он сказал:

— Я знаю истину. Я ее знаю.

— В прошлом многим людям открывались свои истины, как и тому, кто вам известен. Вы не единственный, Огненный Шут. Не единственный в истории.

— Я единственный, Алан Пауйс, по одной причине, которой не было больше ни у кого. Я видел истину сам. Возможно, и вы ее увидите. Разве не поглощал вас огонь Солнца? Разве не теряли вы там все мелочные потребности, заставляющие искать смысла?

— Да. Допускаю, эти силы неодолимы. Но они — еще не все.

Огненный Шут открыл рот и еще раз испустил бурю смеха.

— Тогда вы увидите больше.

Он закрыл окно, и в комнате потемнело.

— Куда мы? — враждебно, мрачно спросила Хэлен.

Но Огненный Шут только смеялся, и смеялся, и смеялся, покуда по экрану не покатились все те же непонятные сферы. Тут он умолк.

Глава 11

Прошли, казалось, часы, и Хэлен задремала у Алана на руках. Алан тоже словно впал в полусон, завороженный разноцветными сферами на экране.

Он окончательно проснулся, когда сферы стали перемещаться медленно и судорожно. Экран заполнился чем-то ярко-красным, разделявшимся на части.

Появились новые сферы, на этот раз — солнца.

Солнца. Изобилие солнц, сбившихся так же тесно, как планеты к Солнцу. Огромные голубые солнца, зеленые, желтые и серебряные солнца.

Тысяча солнц, величаво шествовавших вокруг корабля.